Введение в феноменологию Эдмунда Гуссерля - Роман Витольд Ингарден

все же сохраняются другие переживания. Это слова Гуссерля: «другие переживания» и «не-соразмерные опыту переживания». Но когда такое говорится, молчаливо предполагается нечто, что, быть может, не очевидно и не разумеется само собой, а именно, что эти другие переживания есть и могут быть такого рода, что они развиваются без чувственного внешнего опыта, что в нашем потоке сознания есть такие независимые в своем бытии от нашего внешнего опыта и самостоятельные переживания, или, по крайней мере, что они возможны. Это предположение я бы не хотел как-то оценивать. Но, во всяком случае, решение о возможности этого нельзя выносить так просто, здесь следовало бы провести особый анализ. Точка зрения эмпириков известна. Они говорят, что вначале нужно иметь «ideas of sensation», как утверждал Локк, и лишь затем могут появиться «ideas of reflection». Вначале нужно воспринимать вещи и людей, и только потом можно радоваться или быть печальным и т.д. Коль скоро отсутствует весь базис опыта, касающегося вещей мира, нет и других переживаний, потому что они образуют собой всего лишь надстройку над изначальными переживаниями, в которых конституируется для нас мир. Обоснование этого утверждения эмпирики немного себе облегчают. Однако и в первом томе гуссерлевых «Идей» едва ли можно найти места, в которых эта проблема разрешалась бы обоснованным образом.

Итак, по Гуссерлю, мира может не быть, но наше сознание, тем не менее, разворачивается. Физиолог или анатом сказал бы: «Но это же смешно! Если у Вас вообще есть какое-то сознание, то только потому, что Вы обладаете мозгом. А в мозге существует 12 миллиардов мелких клеток, которые должны питаться кислородом, а кроме того там есть и электрические функциональные потоки и т.д.» Сегодня есть хорошо разработанная наука о строении и функциях мозга и всей нервной системы, дающая все новые и новые результаты, но в тоже время и переживающая большие преобразования. Однако, как бы то ни было, нет никакого сомнения в том, что переживания можно иметь лишь в том случае, если есть находящаяся в здоровом состоянии нервная система, и если все функционирует «нормально». Достаточно лишь принять какой-нибудь яд, и вот ты уже заснул или даже отправился к праотцам и уже не испытываешь никаких философских затруднений. — И что же, Гуссерль никогда не задумывался о том, что это так? Гуссерль отвечает на это: нет, ведь анатомия и физиология человека выключены. Это тоже совершенно абсурдная мысль. Ведь сознание — это Гуссерль говорит вполне открыто! — не обусловлено и не может быть обусловлено причинно чем-то другим, тем, что не относится к самому потоку сознания. И ничего не может проникнуть в этот поток извне но, {с другой стороны} и ничего из потока нашего сознания или моего сознания не может перейти это внешнее. Поток есть некое совершенно особое необходимое единство, связь переживаний, — единство замкнутое для того, что вне его. В нем нет ни входа, ни выхода. В частности, сознание не может быть казуально обусловлено тем, что находится вовне. Конечно, это вообще не что-то «внешнее» в том смысле, что есть, мол, нечто, чуждое сущности сознания. И еще. {У Гуссерля} говорится, что между сознанием и реальностью разверзается «подлинная бездна смысла». Сознание и реальность суть две — если можно так сказать — области бытия, две сущности (Seiende), столь отличные друг от друга, что их вообще невозможно сравнивать.

Теперь я процитирую это место из первого тома «Идей». Вначале речь идет о чистоте и о сознании, а затем Гуссерль говорит:

«С другой стороны, весь пространственно-временной мир, к которому причисляются человек и человеческое Я в качестве подчиненных единичных реальностей, по своему смыслу есть только интенциональное бытие, то есть такое, которое имеет всего лишь вторичный, относительный смысл бытия для сознания, <будучи опытно постижимым через явления в субъектах сознания и, возможно, in infinitum подтверждающим себя как единство подтверждаемых явлений>. Это бытие, которое сознание полагает (setzt) в своих опытных актах, которое принципиально может быть созерцаемо и определяемо только как тождественное <согласованно> мотивированных опытных многообразий — помимо же этого есть ничто, <или, точнее, есть нечто, для чего мысль о чем-то “помимо этого” абсурдна>».155

Вскоре я к этому вернусь. Однако, в тексте первого тома «Идей» есть еще одно важное место, где говорится: реальный мир и каждая вещь в этом мире, каждое вещное бытие в этом мире не имеет, в противоположность сознанию, абсолютной сущности, оно не есть что-то абсолютное, в то время как сознание имеет именно такую абсолютную сущность.

«Реальность, как реальность отдельно взятой вещи, так и всего мира, по своей сущности (в нашем строгом смысле) лишена самостоятельности. Она не что-то, само по себе абсолютное и лишь во вторую очередь связывающее себя с другим, нет, в абсолютном смысле она вообще ничто, она не имеет никакой «абсолютной сущности», у нее сущность чего-то такого, что принципиально есть только нечто интенциональное, только осознанное или представимое, осуществимое в возможных явлениях».156

Это кульминация всего решения. Реальность или мир, отличный от моего сознания, не имеет никакой абсолютной сущности, он в абсолютном смысле — ничто. И вот тут-то, как мне кажется, имеется одна особенная трудность. Если я хочу оставаться абсолютно верным тексту и ничего не оставлять в стороне, то я должен спросить себя: в каком смысле здесь говорится об «абсолютной сущности», о том, что [мир] в себе не есть что-то абсолютное? Быть может это в некотором смысле повторение того тезиса, что только абсолютные переживания, то есть то, что существует «абсолютно», поскольку оно имманентно воспринимается, имеют «абсолютную сущность» — но тогда это нечто, само собой разумеющееся. Ведь вещи и мир не воспринимаются имманентно и потому не принадлежат к этой сфере. И если это {просто} повторение старого тезиса, то возразить мне на это, в общем-то, нечего.

Но действительно ли это простое повторение уже обсуждавшегося тезиса? Может быть, это не-имение «абсолютной сущности», «не-бытие-чем-то-абсолютным» должно значить что-то другое? Позднее, то есть после учебы у Гуссерля, этот вопрос заставил меня много размышлять о том, что же это значит: «обладать-абсолютной-сущностью», с одной стороны, и «не-обладать-никакой-абсолютной-сущностью», но тем не менее как-то существовать, с другой. Еще позднее я попытался в связи с этим создать ряд экзистенциальных понятий, и при этом я придумал вот какую противоположность. Я попытался уточнить все это таким образом: прежде всего, возможно такое сущее, которое «в своем бытии автономно». Причем автономно оно в своем бытии именно потому, что все его определенности имманентны ему, воплощены в нем, «вошли в его плоть». Если